— Что их всех, дракон сожрал? — в ответ моим мыслям бормочет рядом Виннар.

Я молчу. Пусть сам говорит с рыцарем, а я еще ни разу в жизни не пожалел, что придержал вовремя язык. Пусть думают пока, что я тоже из людей северянина. И вот почему четверо стоят так близко: дело не только в том, что нужно удерживать рыцаря, на земле вокруг людей чем-то острым очерчен явно видный круг. И даже солью просыпан, хоть и едва заметно. А говорят, что народ забывает старых богов. Может, и забывает, да только до первой беды. Забудешь тут, если фейри по церкви, как у себя дома, гуляют… Но лучше бы рябину посадили у ворот — вернее было бы.

— Господа вольные клинки! Помогите! Ради света истинного! — взрывается отчаянием и надеждой рыцаренок, едва мы подходим. Куда и надменность из взгляда подевалась? Глаза покраснели, словно парень плакал, губы дрожат. Но пытается держаться.

— Помогите, прошу, — повторяет он, переводя взгляд с меня на Виннара и пытаясь определить, кто из нас старший. Виннар, глянув на меня, делает шаг назад. Маленький такой шажок — но всем сразу все становится ясно. Вот же хитрозадый медведь аугдольвский! Впрочем… он прав. Он тут на чужой земле, а я знаю, о чем спрашивать.

— Что случилось, сэр? — спрашиваю я. — Мальчик из вашей деревни бормотал что-то о фейри, но мы, признаться, ничего не поняли.

— Фейри, — судорожно кивает рыцаренок, едва ли замечая, что руки с его плеч исчезли.

Понятно, пока он разговаривает с нами — никуда не кинется, а позориться хозяину замка перед наемниками не по чину. Интересно, Виннар заметил, что пару здоровяков перед этим тихонько подергал за рукава человек в котте?

— Злобное нечестивое чудовище! Она зачаровала людей и заперла их в церкви, угрожая смертью. Выпустила только одного, чтоб дать мне весть! Да Миль-дурачок сбежал. В церкви моя невеста! Господа наемники, я щедро заплачу! Верните мне Изоль!

— Этот человек, которого выпустила фейри, где он?

Рыцаренок хлопает ресницами, потом растерянно смотрит на человека в котте:

— Дядюшка?

Ах, так это дядюшка… Буду знать. Интересно, кто у них казной распоряжается? И что значит — щедро? Впрочем, женихи обычно не скупятся. Это мужья порой готовы приплатить, чтоб спасение не удалось.

— Боюсь, господа, — мнется дядюшка, — что с этим добрым человеком говорить бесполезно. Он лишился рассудка… Но если хотите, то вон он! У дерева.

Действительно, чуть поодаль, шагах в двадцати, неопрятной грудой скорчился какой-то человек. По виду — обыкновенная деревенщина, ровесник нашего рыцаря. Остановившийся взгляд, струйка слюны из полуоткрытого рта, колени поджаты к животу, а руки — к груди и сжаты в кулаки, как у младенца в утробе. Вряд ли он передавал сказанное фейри в таком состоянии. Приседаю на корточки, загораживая его спиной от местных и Виннара.

— Эй… эй, парень! Ты меня слышишь?

На ладонь, проведенную перед глазами, он внимания не обращает, на щелчок пальцами — тоже. Вытащив из кармана гвоздь, колю его в запястье. Ничего. Значит, придется всерьез. Повернув лицо безумца к себе, всматриваюсь в пустые глаза, постепенно соскальзывая все глубже в мутную тьму чужого сознания. Ничего! Накладывая чары подчинения, фейри выжгла его суть, чтобы было проще чаровать, сделав безупречное орудие для одного поручения. Рассказал, что велено — и сломался. Я уже видел такое. Керен показал мне, как это делается, а потом убил несчастного. Но он же говорил, что единожды записанное в разуме — стереть почти невозможно. Парень наверняка помнит все, что мне нужно, только знание это так глубоко, что не достать. Мне уж точно не достать. Вот Керен смог бы. Наверное, он даже смог бы вылечить парня, если б захотел всерьез. А я могу только вот так…

Положив ладонь на шею несчастного, я нажимаю нужную точку, перекрывая артерию, и жду. Он не сопротивляется. Под моими пальцами стучит все медленнее, потом сердце встает… И как только серебряная нить, связывающая его душу с телом, рвется, я вливаю через пальцы свою силу в мертвый мозг, выворачиваю его наизнанку, как вор — хозяйский сундук в поисках добычи. Копаюсь в ворохе воспоминаний, терпеливо и быстро просматривая нехитрую жизнь. Тяжелая работа, драки после гулянок, какая-то рыжая девчонка на сеновале… Мертвые не могут утаить ничего. Вот! Огромные, нечеловеческие глаза цвета весенней листвы. Она подошла совсем близко. Приподняла его подбородок носком серебристой туфельки. Улыбнулась полными алыми губками. И голос у нее оказался такой же серебряный: «Приведите мне моего возлюбленного. Того, кто клялся мне и предал клятвы. Того, кто украл мое сердце и втоптал его в грязь. Приведите моего возлюбленного — или они умрут. Все умрут. Медленно и страшно буду я убивать их, пока не получу того, кого вы забрали».

Голос смолкает. Нежный, такой живой и прекрасный — в мертвом разуме. Парню не повезло встретить некроманта вместо целителя. Но тем в церкви, кто еще жив, от целителя было бы мало толку. Теперь я знаю, кто пришел в храм Единого поиграть на дудочке. Мертвые — уже по-настоящему мертвые глаза смотрят в серое небо. Не самая плохая смерть для того, с кем случилось подобное. Я встаю, отряхиваю грязь с колена, которым нечаянно коснулся земли, и возвращаюсь к остальным.

Рыцаренок и его свита смотрят на меня с надеждой, Виннар с хмурой тревогой, а у дядюшки в глазах не прочесть ничего.

— Он умер, — говорю я. — Не успел сказать ни слова. А вам что говорил?

Юный рыцарь все так же растерянно пожимает плечами.

— Нес какие-то глупости. Вернуть возлюбленного, который предал, иначе все умрут. Откуда нам знать, кто спутался с этой нечистью? Она даже имя не назвала…

Да, не назвала. И зачем ей затевать такое, если можно было устроить все куда тише? Но если все деревенские — сколько их, кстати? — в, церкви то возлюбленный явно не там. Я испытующе смотрю на рыцаря, рядом тяжело сопит Виннар. Под нашими взглядами на бледной коже юнца вспыхивает румянец.

— Что? — вскрикивает он, срываясь на фальцет. — Вы думаете, что… Это не я! Единым Светом клянусь! Спутаться с богомерзкой нечистью?! Моя невеста — самая прекрасная девушка на земле!

На земле — это убеждает, конечно. Хоть бы сказал, что в графстве… Но вроде не врет. Ну, и не дядюшка это, думаю. Кто-то из пары молчунов-волкодавов? Даже не смешно. И почему они все не в церкви, а?

— Мы вам верим, сэр рыцарь, — успокаиваю я мальчишку. — Но, может, кто-то из деревенских вел себя странно? Рассказывал небылицы о девушках, пропадал надолго…

Он задумывается, старательно вспоминая. Я перевожу взгляд на остальных. Двое молчунов мотают головами. Дядюшка морщит лоб, потом неуверенно пожимает плечами:

— Нет, господа, ничего такого мы не припомним. Но нам не слишком известны деревенские сплетни. Страшно подумать, но если бы не случайность… Мы и сами попали бы под злые чары!

Словно прочитав мои мысли, он рассказывает, как юный благородный сэр Кольстан, его драгоценный племянник, дитя безвременно усопших родителей, сделал предложение благородной леди Изоль, проездом остановившейся у них в замке. Леди, сироту и бесприданницу, как я понял, везли в монастырь. Сломавшаяся возле замка карета осчастливила молодых дурачков и сняла заботу с братьев леди, тут же согласившихся на столь достойный брак… Но отдать сестру жениху в одной сорочке братцам не позволила рыцарская честь, так что леди Изоль с компаньонкой осталась гостить в замке, а братцы вернулись домой, выскребать из сундуков хоть какое-то приданое, пока жених не передумал…